Если людей пугать достаточно сильно и достаточно долго, они пойдут за любым, кто пообещает спасиение (с)
Не знаю, стоило ли выкладывать, но оно снова попалось на глаза и вызвало море эмоций.
Это приснилось (записано максимально точно) в начале января 2010, точнее дату не вспомню, ибо 13.01.2010 - дата создания вордовского документа, а до него были тетрадка и карандаш
уверен?ржавый сонБерег водоёма. По берегам старые блочные пяти- и семиэтажки из железных бло-ков, на которых видны ржавые потёки, особенно в местах крепления. В этих зданиях больше никто не живёт. На крашенных в когда-то белый или светло-серый стенах чернеют провалы окон. Ощущение, что неба нет. Самое высокое, что видно – пере-плетение проводов, зачастую оборванных и спутанных. Берега – железные пандусы, скаты, по которым тянутся пучки лески, связанные на манер веника, только не обвя-занные вокруг, а завязанные обычными узлами. Пучки (канаты?) закреплены на кра-ях-берегах и опускаются в мутную ржавую воду. Берега покрывает капроновая сеть с ячейками в форме луковицы размером с ладонь. Сетка тоже уходит в воду, с другой стороны она тянется по… земле?.. по земле. Внизу на канате висит человек, слезаю-щий в воду. Цель – посмотреть, что там внизу. Я на берегу. Страхую, наверное. Уст-роиться мне мешают провода, натянутые на столбы, торчащие из воды. Деревянные телеграфные столбы с поперечными перекладинами. Тонкие чёрные провода, изоли-рованные и кое-где спутанные. Провода идут пучком и так неудобно протянуты, что мне приходится ложиться на них щекой. Они изолированные, чистые, и скорее всего ток по ним шёл последний раз уже давно, но мне неприятно. Некомфортно. Мы в те-ни, но на противоположном берегу здание, бывшее белое, но из-за многочисленных ржавых потёков уже розово-оранжевое (краска приобрела оттенок), выделяются ры-жие потёки – следы, где текла вода? На ярко освещённой стене табличка – покосив-шаяся, загнутая. Автозаводская, 14.. или 16… Загнутый угол не позволяет разобрать, 4 или 6, но число там трёхзначное. Я обращаю на это внимание. Быра (так зовут… напарника? напарницу?) говорит, что не может здесь быть такого большого номера. Я спорю, что это могла быть одна из самых длинных (идущих через центр) улиц. И если через центр и до самой окраины, то может быть и 163 (почему-то мы остановились именно на этом номере). Слышен плеск воды. Это Быра достал (достала?) до по-верхности, возможно, спускается ниже. Я не вижу, моё внимание приковано к таблич-ке. Автозаводская – название не очень подходящее для центральной улицы. Посте-пенно стена гаснет, точнее, куда-то девается яркое освещение. Дом погружается в лёгкий полумрак, как и всё вокруг. Я вижу, что ближайший пучок лесок в одном месте перерезан, но не до конца. И мне ударяет в голову, что его надо обязательно доре-зать. Я двигаюсь, провода натягиваются, и что-то включается в трансформаторе на столбе, что слева. Глухая тишина (ни шума ветра, ни голосов людей, никаких посто-ронних звуков – как в бункере) прервалась гудением какого-то механизма. Глухота ни-куда не делась, и от этого гудения стало не по себе. «Бесполезный механизм», - гово-рю я. «Интересно, для чего он служил? – говорит Быра, встряхивает упавшими на ли-цо тёмными волосами. – Надо вылезать» Берётся за пучок (канат?) лесок, но я его уже почти дорезал. Осталось несколько волоконец, которые явно не выдержат чело-веческого веса. Он поднимает глаза: «Спасибо, Стас!» Стас – это я. Номинально я девушка, но имена здесь можно брать любые. Почти любые. Поэтому в документах я – Стас. Большинство обращается ко мне в мужском роде, потому что я сам о себе так говорю. Их не волнует ни ориентация, ни соответствие документам, им это совершен-но не важно. Это не близкие люди. Из близких – только Быра. Друг, он (она?) же кол-лега. Напарник. Да, скорее напарник, потому что коллега – это в интеллигентных профессиях. А мы – самый низший класс в своей шаражке, наёмники, навербованные из нищеты (организация – нечто среднее между гринписовским НИИ и коммунальны-ми службами, помноженное на сталкерскую контору). Быра поднимается, придержи-ваясь за сеть, покрывающую пандус? берег?, от чего та натягивается и приподнима-ется. Быра – мелкий, щуплый, такой уродился. Ноги тонкие, некоторые мышцы сла-бее развиты. Но на движениях это не сказывается. В наше время (да и в нашем ре-гионе) такое часто встречается. Бывает и хуже. И очень стыдно смотреть в эти боль-шие ясные мудрые и от того чуть грустные глаза подростков и молодых людей с по-калеченными природой телами. Стыдно за то, что тебе повезло, а им – нет. У Быры тоже такие глаза. Большие-большие, светлые, лучистые. Но свет спокойный, про-хладный. А глаза – карие. Под густой короткой щёточкой ресниц. «Пойдём, а то позд-но уже». Это я и так вижу, стало ещё темнее, и работать уже нельзя. Мы обходим слева водоём. По берегу за ржавыми железными ширмами (раньше разделяли дво-ры? отделяли проезжую часть от озера?) расположилась съёмочная группа. Если бы мы нашли что-то стоящее, они бы засняли. Документал, а команду собрали, как на художественный фильм! Даже свой импровизированный режиссёр нашёлся – наш на-чальник. Взял себе складной стул, кепку без верха и рупор. Последнее нашёл не ина-че как в музее или у кого-нибудь на захламлённом чердаке, до которого руки не дохо-дят. Мы идём по проезжей части, по которой последний раз что-то ездило очень дав-но. Возможно даже до нашего рождения. Я старше на год, мне 22. Идём, опустив го-ловы, готовые в любой момент дать отпор ругани начальника. Мы сегодня так и ниче-го не наработали. Но наша халтура его, видимо, устраивала. Дорога шла вниз, изви-ваясь между домами, покрытая какой-то рыжей пылью. Это ж неудобно было ездить по такой ломаной траектории! Или это сделано специально, чтоб не разгонялись? Может быть, и так. Дома. В своей клетушке. Света, как всегда мало. Не квартира, а двухэтажный лабиринт из железных сеток. Сетчатые почти все внутренние стены (сетка не из тонкой проволоки, а из железных лент, спаянных по ширине), полы такие же, сквозь них видно первый этаж. Это, если приглядываться. В туалете, как всегда, не закрывается дверь. Тяжёлый вечер. Какая-то непогода… хотя, какая может быть непогода в месте, где почти никогда не бывает осадков, нет ветра, нет ничего, как в бункере?! Может, магнитные бури? Фантомная непогода, как фантомные боли, ага. Быра носится по квартире, расстроен чем-то. Хрупкий, маленький, его хочется пожа-леть, но пока он (она?) мечется по квартире – лучше его не ловить: всё равно вырвет-ся, ещё и обругает. И поддержка будет производить обратный эффект. Я в какой-то тёмной узкой кладовке, дверь открыта. Заглядывает Быра, заходит. Что-то говорит. Я что-то отвечаю. Видимо не то, что следовало (я никогда не умел владеть словами, особенно утешать или выражать сочувствие), раз он начал заводиться на любимую тему. Любимая тема называется «Я калека!». И ведь обычно себя калекой не считает, и ведёт себя вполне адекватно, как ведут себя нормально развитые люди. Да и не ка-лека он никакой: подумаешь, мышцы на ногах не совсем нормально развиты (кстати, защитные штаны, которые он обычно носит, это полностью скрывают). О чём и гово-рю ему. «Это я не калека? Я урод! Посмотри! Посмотри на это!» начинает руками вы-тягивать лицо. Сначала мне показалось, что он сейчас снимет голову. Даже не сни-мет, а сдвинет лицо на грудь. Но лицо просто растянулось, как резиновая маска. Явно нижняя челюсть «вынимается из пазов». «Э́то нормально?! Э́то не уродство?!» - про-должает негодовать Быра, постепенно заслоняя собой весь неширокий проём кладов-ки. «Перестань…» - «Э́то нормально? А может, тебе нра́вится такое лицо? Тебе нра́вится?» Придвигается вплотную к моему лицу, я чувствую прикосновение его ко-жи. И вправду, как резина – бархатистая и холодная. Он что-нибудь чувствует сейчас? Я никогда раньше этого не видел, не знал, что с ним это… случилось? было? Но уве-рен, что это с кожей только когда Быра вот так себя деформирует. Не надо. Пере-стань. «Тебе та́к больше нравится, а, Стас?» Тыкается мне в лицо. Веки стали покры-ты какими-то сосулькообразными выростами. Мягкими, бархатистыми и холодными. Это замена ресницам. «Не надо. Перестань. Прошу тебя». – «Та́к, да?!» - уже не го-лос, а какое-то бульканье. Плачет. Мне больно вместе с ним. Даже больнее. То самое чувство вины за то, в чём ты не виноват. Я же не виноват, что здоров и без отклоне-ний. Не надо так! Ты нормальный! Нормальный!! Не уродуй себя! Перестань!! Целую эти странные веки, холодное бесформенное лицо, которое продолжает истерить. Слёзы. Чувствую слёзы на губах. И злость на весь мир. Мне страшно. Я не знаю, что он может сделать с собой ещё, как перекосить, и удастся ли потом вернуть всё назад. Сейчас ещё можно, поэтому продолжаю твердить в слёзы своё «Перестань, не на-до…» и целовать. Куда придётся. Что подставит. Лишь бы успокоился! Нет, не только лишь бы успокоился. Не только. Не уродуй себя! «Не уродуй себя! Прекрати, Быра! Не надо! Бырый, я люблю тебя и таким. Любым. Каким бы не был!» Бырый… Полное имя. Я назвал его полным именем. Слёзы и всхлипы не прекращаются, но лицо уже отпустил, и оно становится обычным. Челюсть становится на место, появляется щё-точка ресниц. Целую эти ресницы, мокрые от слёз. Какая светлая нежная кожа! Бар-хатистая, тёплая… Какой ты красивый, когда не перекашиваешь себя! Обнимаю эти хрупкие плечи. Быра садится ко мне на колени верхом. Провожу вверх по неровным бёдрам ладонями. Пальцы цепляются за накладные карманы и ремни, большая часть из которых для украшения. В этот момент я ничуть не стесняюсь своей полноценно-сти. Нет. Я даже, наоборот… хочу поделиться. Тем, что мы на равных. Бырый… Лю-бимый… Левой рукой держу за талию, правой зарываюсь в тонкие, недлинные (до плеч ещё не достают) волосы. Ухитряется как-то скинуть штаны. Оп-па… А Бырый – девушка. Самая настоящая. А в документах тоже мужское имя. Провожу правой рукой по деформированному бедру, чувствую под пальцами тепло. Бёдра её можно считать нормальными, подумаешь, с внешней стороны не все мышцы! Это мелочь. Да это и не важно! Ничего не важно! Ничего, кроме тебя, Быра! Неловко (в тесной кладовке-то!) откидываю верхнюю часть комбинезона, пытаюсь вылезти из футболки. Ещё не знаю как именно (ведь номинально мы две девушки), но нам бу́дет хорошо вместе. Для тебя я постараюсь
Что это могло быть? И где?
Это приснилось (записано максимально точно) в начале января 2010, точнее дату не вспомню, ибо 13.01.2010 - дата создания вордовского документа, а до него были тетрадка и карандаш
уверен?ржавый сонБерег водоёма. По берегам старые блочные пяти- и семиэтажки из железных бло-ков, на которых видны ржавые потёки, особенно в местах крепления. В этих зданиях больше никто не живёт. На крашенных в когда-то белый или светло-серый стенах чернеют провалы окон. Ощущение, что неба нет. Самое высокое, что видно – пере-плетение проводов, зачастую оборванных и спутанных. Берега – железные пандусы, скаты, по которым тянутся пучки лески, связанные на манер веника, только не обвя-занные вокруг, а завязанные обычными узлами. Пучки (канаты?) закреплены на кра-ях-берегах и опускаются в мутную ржавую воду. Берега покрывает капроновая сеть с ячейками в форме луковицы размером с ладонь. Сетка тоже уходит в воду, с другой стороны она тянется по… земле?.. по земле. Внизу на канате висит человек, слезаю-щий в воду. Цель – посмотреть, что там внизу. Я на берегу. Страхую, наверное. Уст-роиться мне мешают провода, натянутые на столбы, торчащие из воды. Деревянные телеграфные столбы с поперечными перекладинами. Тонкие чёрные провода, изоли-рованные и кое-где спутанные. Провода идут пучком и так неудобно протянуты, что мне приходится ложиться на них щекой. Они изолированные, чистые, и скорее всего ток по ним шёл последний раз уже давно, но мне неприятно. Некомфортно. Мы в те-ни, но на противоположном берегу здание, бывшее белое, но из-за многочисленных ржавых потёков уже розово-оранжевое (краска приобрела оттенок), выделяются ры-жие потёки – следы, где текла вода? На ярко освещённой стене табличка – покосив-шаяся, загнутая. Автозаводская, 14.. или 16… Загнутый угол не позволяет разобрать, 4 или 6, но число там трёхзначное. Я обращаю на это внимание. Быра (так зовут… напарника? напарницу?) говорит, что не может здесь быть такого большого номера. Я спорю, что это могла быть одна из самых длинных (идущих через центр) улиц. И если через центр и до самой окраины, то может быть и 163 (почему-то мы остановились именно на этом номере). Слышен плеск воды. Это Быра достал (достала?) до по-верхности, возможно, спускается ниже. Я не вижу, моё внимание приковано к таблич-ке. Автозаводская – название не очень подходящее для центральной улицы. Посте-пенно стена гаснет, точнее, куда-то девается яркое освещение. Дом погружается в лёгкий полумрак, как и всё вокруг. Я вижу, что ближайший пучок лесок в одном месте перерезан, но не до конца. И мне ударяет в голову, что его надо обязательно доре-зать. Я двигаюсь, провода натягиваются, и что-то включается в трансформаторе на столбе, что слева. Глухая тишина (ни шума ветра, ни голосов людей, никаких посто-ронних звуков – как в бункере) прервалась гудением какого-то механизма. Глухота ни-куда не делась, и от этого гудения стало не по себе. «Бесполезный механизм», - гово-рю я. «Интересно, для чего он служил? – говорит Быра, встряхивает упавшими на ли-цо тёмными волосами. – Надо вылезать» Берётся за пучок (канат?) лесок, но я его уже почти дорезал. Осталось несколько волоконец, которые явно не выдержат чело-веческого веса. Он поднимает глаза: «Спасибо, Стас!» Стас – это я. Номинально я девушка, но имена здесь можно брать любые. Почти любые. Поэтому в документах я – Стас. Большинство обращается ко мне в мужском роде, потому что я сам о себе так говорю. Их не волнует ни ориентация, ни соответствие документам, им это совершен-но не важно. Это не близкие люди. Из близких – только Быра. Друг, он (она?) же кол-лега. Напарник. Да, скорее напарник, потому что коллега – это в интеллигентных профессиях. А мы – самый низший класс в своей шаражке, наёмники, навербованные из нищеты (организация – нечто среднее между гринписовским НИИ и коммунальны-ми службами, помноженное на сталкерскую контору). Быра поднимается, придержи-ваясь за сеть, покрывающую пандус? берег?, от чего та натягивается и приподнима-ется. Быра – мелкий, щуплый, такой уродился. Ноги тонкие, некоторые мышцы сла-бее развиты. Но на движениях это не сказывается. В наше время (да и в нашем ре-гионе) такое часто встречается. Бывает и хуже. И очень стыдно смотреть в эти боль-шие ясные мудрые и от того чуть грустные глаза подростков и молодых людей с по-калеченными природой телами. Стыдно за то, что тебе повезло, а им – нет. У Быры тоже такие глаза. Большие-большие, светлые, лучистые. Но свет спокойный, про-хладный. А глаза – карие. Под густой короткой щёточкой ресниц. «Пойдём, а то позд-но уже». Это я и так вижу, стало ещё темнее, и работать уже нельзя. Мы обходим слева водоём. По берегу за ржавыми железными ширмами (раньше разделяли дво-ры? отделяли проезжую часть от озера?) расположилась съёмочная группа. Если бы мы нашли что-то стоящее, они бы засняли. Документал, а команду собрали, как на художественный фильм! Даже свой импровизированный режиссёр нашёлся – наш на-чальник. Взял себе складной стул, кепку без верха и рупор. Последнее нашёл не ина-че как в музее или у кого-нибудь на захламлённом чердаке, до которого руки не дохо-дят. Мы идём по проезжей части, по которой последний раз что-то ездило очень дав-но. Возможно даже до нашего рождения. Я старше на год, мне 22. Идём, опустив го-ловы, готовые в любой момент дать отпор ругани начальника. Мы сегодня так и ниче-го не наработали. Но наша халтура его, видимо, устраивала. Дорога шла вниз, изви-ваясь между домами, покрытая какой-то рыжей пылью. Это ж неудобно было ездить по такой ломаной траектории! Или это сделано специально, чтоб не разгонялись? Может быть, и так. Дома. В своей клетушке. Света, как всегда мало. Не квартира, а двухэтажный лабиринт из железных сеток. Сетчатые почти все внутренние стены (сетка не из тонкой проволоки, а из железных лент, спаянных по ширине), полы такие же, сквозь них видно первый этаж. Это, если приглядываться. В туалете, как всегда, не закрывается дверь. Тяжёлый вечер. Какая-то непогода… хотя, какая может быть непогода в месте, где почти никогда не бывает осадков, нет ветра, нет ничего, как в бункере?! Может, магнитные бури? Фантомная непогода, как фантомные боли, ага. Быра носится по квартире, расстроен чем-то. Хрупкий, маленький, его хочется пожа-леть, но пока он (она?) мечется по квартире – лучше его не ловить: всё равно вырвет-ся, ещё и обругает. И поддержка будет производить обратный эффект. Я в какой-то тёмной узкой кладовке, дверь открыта. Заглядывает Быра, заходит. Что-то говорит. Я что-то отвечаю. Видимо не то, что следовало (я никогда не умел владеть словами, особенно утешать или выражать сочувствие), раз он начал заводиться на любимую тему. Любимая тема называется «Я калека!». И ведь обычно себя калекой не считает, и ведёт себя вполне адекватно, как ведут себя нормально развитые люди. Да и не ка-лека он никакой: подумаешь, мышцы на ногах не совсем нормально развиты (кстати, защитные штаны, которые он обычно носит, это полностью скрывают). О чём и гово-рю ему. «Это я не калека? Я урод! Посмотри! Посмотри на это!» начинает руками вы-тягивать лицо. Сначала мне показалось, что он сейчас снимет голову. Даже не сни-мет, а сдвинет лицо на грудь. Но лицо просто растянулось, как резиновая маска. Явно нижняя челюсть «вынимается из пазов». «Э́то нормально?! Э́то не уродство?!» - про-должает негодовать Быра, постепенно заслоняя собой весь неширокий проём кладов-ки. «Перестань…» - «Э́то нормально? А может, тебе нра́вится такое лицо? Тебе нра́вится?» Придвигается вплотную к моему лицу, я чувствую прикосновение его ко-жи. И вправду, как резина – бархатистая и холодная. Он что-нибудь чувствует сейчас? Я никогда раньше этого не видел, не знал, что с ним это… случилось? было? Но уве-рен, что это с кожей только когда Быра вот так себя деформирует. Не надо. Пере-стань. «Тебе та́к больше нравится, а, Стас?» Тыкается мне в лицо. Веки стали покры-ты какими-то сосулькообразными выростами. Мягкими, бархатистыми и холодными. Это замена ресницам. «Не надо. Перестань. Прошу тебя». – «Та́к, да?!» - уже не го-лос, а какое-то бульканье. Плачет. Мне больно вместе с ним. Даже больнее. То самое чувство вины за то, в чём ты не виноват. Я же не виноват, что здоров и без отклоне-ний. Не надо так! Ты нормальный! Нормальный!! Не уродуй себя! Перестань!! Целую эти странные веки, холодное бесформенное лицо, которое продолжает истерить. Слёзы. Чувствую слёзы на губах. И злость на весь мир. Мне страшно. Я не знаю, что он может сделать с собой ещё, как перекосить, и удастся ли потом вернуть всё назад. Сейчас ещё можно, поэтому продолжаю твердить в слёзы своё «Перестань, не на-до…» и целовать. Куда придётся. Что подставит. Лишь бы успокоился! Нет, не только лишь бы успокоился. Не только. Не уродуй себя! «Не уродуй себя! Прекрати, Быра! Не надо! Бырый, я люблю тебя и таким. Любым. Каким бы не был!» Бырый… Полное имя. Я назвал его полным именем. Слёзы и всхлипы не прекращаются, но лицо уже отпустил, и оно становится обычным. Челюсть становится на место, появляется щё-точка ресниц. Целую эти ресницы, мокрые от слёз. Какая светлая нежная кожа! Бар-хатистая, тёплая… Какой ты красивый, когда не перекашиваешь себя! Обнимаю эти хрупкие плечи. Быра садится ко мне на колени верхом. Провожу вверх по неровным бёдрам ладонями. Пальцы цепляются за накладные карманы и ремни, большая часть из которых для украшения. В этот момент я ничуть не стесняюсь своей полноценно-сти. Нет. Я даже, наоборот… хочу поделиться. Тем, что мы на равных. Бырый… Лю-бимый… Левой рукой держу за талию, правой зарываюсь в тонкие, недлинные (до плеч ещё не достают) волосы. Ухитряется как-то скинуть штаны. Оп-па… А Бырый – девушка. Самая настоящая. А в документах тоже мужское имя. Провожу правой рукой по деформированному бедру, чувствую под пальцами тепло. Бёдра её можно считать нормальными, подумаешь, с внешней стороны не все мышцы! Это мелочь. Да это и не важно! Ничего не важно! Ничего, кроме тебя, Быра! Неловко (в тесной кладовке-то!) откидываю верхнюю часть комбинезона, пытаюсь вылезти из футболки. Ещё не знаю как именно (ведь номинально мы две девушки), но нам бу́дет хорошо вместе. Для тебя я постараюсь
Что это могло быть? И где?
@темы: о себе, пишу иногда, бред
-
-
04.01.2013 в 00:14-
-
04.01.2013 в 00:18Не знаешь, что это? И откуда?
-
-
04.01.2013 в 00:22один мой друг ответил бы "из ноосферы"... Может и так, а может и нет.
А тебе это снилось только один раз?
-
-
04.01.2013 в 00:44-
-
04.01.2013 в 00:50-
-
04.01.2013 в 22:33~kaisa~, дальше - два готовых рассказа и семьдесят страниц черновиков, из них тридцать - связного отредактированного текста. )) Самим интересно.
-
-
05.01.2013 в 10:39-
-
05.01.2013 в 20:27надо же!