Ещё пара слов о танкофэндоме

[Rogdennyj-polzat]

Если кто разминулся с ФБ или с нашим фэндомом танчиков товарища  N.K.V.D..

Название: Пятый
Автор:  Лайверин
Бета:  Лайверин
Размер: мини, 2033 слова
Пейринг/Персонажи: отряд поисковиков, ОМП, Т-34
Категория: джен
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: По заявке "танк из болота", обоснуй - старая поисковая легенда.


- Вы нас не там ищете.
Лёха вскочил как подброшенный. Точнее, вскочить ему помешал низкий потолок палатки, поэтому получилось только резко сесть, откинув край спального мешка. Когда в абсолютно пустой палатке, где точно нет никого кроме тебя, слышатся посторонние голоса… В общем, тут кто угодно схватился бы за нож. Однако сердце, пусть и торопясь, отсчитывало удары, в ушах звенело от тишины, а на Лёху никто не собирался кидаться. Ещё через пару секунд он ощутил себя идиотом, сидящим с ножом в пустой двуместной палатке, где, по правде сказать, двоим было удобно разве что ночевать, а просто развернуться уже получалось с трудом.
Свободной рукой Лёха нащупал фонарик. Молния на входе всё так же закрыта, застёжка не сдвинута ни на сантиметр. У стены лежали два туристических рюкзака и свёрнутый спальник. Серёга, лучший друг и второй командир их маленького поискового отряда, уехал в райцентр, чтобы получить копии кое-каких документов из местного архива.

Лёха кинул быстрый взгляд на мобильный: третий час ночи – его обормоты храпят в соседних палатках. Или не храпят, а страшные истории шёпотом травят.
Мысль о том, что кто-то из парней или девчонок мог так приколоться, Лёха отмёл. Он не сразу вывозил студентов в поля, сначала приглядывался к каждому, беспощадно отсеивая раздолбаев, любителей нажиться на находках и просто людей случайных. Его ребята любили похохмить, но настолько дурацкие шутки были не в ходу.

Командир наскоро затянул шнурки на берцах и выбрался из палатки, впрочем, предусмотрительно не расставаясь с ножом. Небо над верхушками деревьев уже начинало светлеть, и без особых проблем можно было рассмотреть маленький лагерь. Костёр давно прогорел, на его месте осталась горка серого пепла. Яркие палатки, три штуки, лёхина – четвёртая. Туго натянутые тканевые купола потемнели от выпавшей росы.
Лёха огляделся, осторожно подошёл к одной, расстегнул молнию. Студенты, как и ожидалось, безмятежно дрыхли. Макс Плужников, спавший ближе всех ко входу, приподнял взъерошенную голову, прищурился, узнал командира.

- Алексей Юрьич, что случилось? – голос парня был сонным.
- Ничего, Макс, спи дальше. Это я так, смотрю, всё ли в норме.
- Аааа, - счастливо пробормотал студиозус и снова вырубился. Предутренний сон самый сладкий.

Девушки вовсе не проснулись, когда Лёха проверял их палатку.

Вообще вокруг было тихо. По-нормальному тихо, то есть тишина не гробовая, а лесная: где-то ветка хрустнула, где-то мелкий зверёк шебуршит. Будь тишина абсолютной, Лёха поднял бы своих бойцов и рванул с этой уютной полянки, не утруждаясь сбором лишнего имущества. На всякий случай. А так - нормально всё. Только вот ночные голоса в пустой палатке… Может, приснилось или приглючилось? Лёха вообще по жизни был материалистом, в мистику не верил ни на грош и любил повторять, что ни один мёртвый ему ещё не гадил так, как живые. Поисковики постарше, конечно, рассказывали о том, как кто-то слышал крики умирающих в наушниках металлоискателя или видел в дыму походного костра солдат в советской форме. Когда ходишь по земле, набитой железом и старыми костями, не такое может привидеться. Игра воображения, дамы и господа, игра воображения и ничего более…


Им не везло. Вообще раскопки в болотистом районе – пытка по определению: раскоп постоянно заливает водой, сколько ни укрепляй стенки, комары норовят сожрать до костей, а обувь попросту не успевает высыхать. В общем, как выражался Серёга, романтики полные сапоги. Зато сохран бывает до жути хороший: будто винтовку или полевую сумку в болото только вчера уронили. О телах… О телах говорить не будем – при совпадении некоторых условий нынешние двадцатилетние могли буквально взглянуть в лицо тогдашним. Но этот выезд был каким-то заколдованным – прошло несколько дней, как они разбили лагерь и взялись за лопаты, но с тех пор не было найдено ничего, кроме осколков и гильз. Как метлой повыметено. А ведь здесь шли ожесточённые бои в самом начале войны.

К чести студиозусов стоит сказать, что никто из них не жаловался ни на неудачи, ни на отсыревшую обувь и одежду. Лёха в очередной раз понял, что гордится ими. А ведь лет пять назад, когда из-за травмы его комиссовали из армии, он боялся – сопьётся. Удержался, когда ушла Светка, вгрызся в работу как волк в добычу – помогло. А вот после ДТП, едва не сделавшего его инвалидом, и почётной пенсии испугался: сорвусь. Что я ещё умею? Модельки клеить? Так модельки - это всё-таки не смысл жизни. Выручил Серёга, свалившийся, по своему обыкновению, как снег на голову. Пристроил друга в детский центр вести патриотический кружок, напомнил о юношеском увлечении военной историей, познакомил с парочкой своих студентов, которые и стали костяком будущего отряда. И сейчас, глядя на отогревающихся у костра парней и девушек, Лёха ощущал себя отцом большого семейства. Чувство было новым и довольно непривычным, но, чёрт побери, приятным. А у молодняка ещё и силы шутить остались. Двужильные, блин.

- Ты кружку, главное, верни, - отсмеявшись, выдавил физматовец Олег Лысаков.
- Какую кружку? – натурально удивился его товарищ, маленький светловолосый Женька Величко, отрядными девушками единодушно прозванный Няшечкой.
- Мою, которую я по кругу пустил. Хорош прикалываться, а? – сквозь веселье на его лице проступала тень обиды: шутка затянулась и перестала быть смешной.
Лёха решил, что пора вмешаться.
- Олег, посмотри, она возле тебя на земле не стоит?
В костёр подкинули ещё дров, включили пару карманных фонариков, но злосчастную пропажу не обнаружили ни у коряг, на которых и расселся отряд, ни под брезентовым навесом, где хранили посуду.
- Но я же точно помню, передавал! – Олега огорчила не столько пропажа, сколько её дурацкие обстоятельства, - Народ, кто рядом со мной сидел? Точно помню, что кого-то в плечо толкнул и кружку в руки сунул. Не глядя.
Смех как обрезало. Расстояние между парнями было около метра, и командир точно помнил, что ни один из них не вставал, чтобы передать или взять кружку. Но и к Олегу никто не подсаживался, все пригрелись на своих местах.
- Чувак, - с расстановкой произнесла отличница Ленка Мазина, - Ты крайним на этой коряге сидишь. С самого начала.
Щёлк! – в голове у Лёхи словно переключили какой-то рычажок. Они приходят из темноты к живому огню, и потому, когда сидишь у костра, нельзя смотреть, кому передаёшь кружку или котелок…
- Лешему подарил? – чья-то реплика прозвучала чересчур громко, но при этом неуверенно.
Командир крепко подозревал, что не лешему.


Лёха в последнее время всерьёз подумывал перестать отходить от лагеря в одиночку даже на пару метров в кустики. Собственные мозги ему ещё не надоели, и их хотелось сохранить в порядке. Например, вчера утром он прошёлся до раскопа, наклонился над яминой, на дне которой уже успела скопиться вода, сморгнул – и вдруг увидел.
- Вы не там нас ищете, - на этот раз голос не был бесплотным. С мокрого насквозь танкового комбинезона ручьём текла вода, из-под шлема на лоб спускались слипшиеся сосульками то ли светлые, то ли рыжие волосы. Лет мальчишке было… Да хорошо если восемнадцать исполнилось. На бледном лице неестественно ярко проступали веснушки.
«Не должны были такого сопляка брать в танкисты, - до странности спокойно подумал Лёха, - Он же зелёный совсем, тут сколько лет в документах ни приписывай, а ни один военком не поверит. То есть к концу войны, когда старших повыбили, брали и таких, но тут драка была в самом начале».
- Вы не там нас ищете, - повторил мальчишка, говорить ему отчего-то было сложно, - Надо там, где кривая рябина, там старая дорога. Нас там пятеро…
Он вдруг дёрнулся как от боли, в воздухе сильнее запахло болотом, хотя, казалось бы, дальше уже некуда. У Лёхи сжалось сердце: лицо парнишки исказила смертная тоска. Поисковик покачнулся, чудом не рухнув в раскоп. Ещё миг – и видение пропало.


Серёга вернулся в середине дня, привезя с собой толстую пачку распечаток.
- Ну как вы тут, братва?
Братва, пришедшая в лагерь пообедать, на разные голоса откликнулась, что в целом неплохо, но комары явно напрашиваются на геноцид.
- Выбил всю архивную пыль, какую смог, - пробурчал историк, раскладывая добычу по брезенту. Студиозусы побросали миски и ложки и сгрудились вокруг. Копии карт, приказов, писем, зернистые крупные фотографии – всё это рассыпалось веером чужих судеб перед их взглядами, - Извините, что так долго, я понимаю, что вы тут в режиме срочника работали: копать там, там и там, пока я узнаю, где надо.

Леха понимающе кивнул, стянул с головы бандану, вытер вспотевшее лицо, склоняясь над бумагами. В глазах вдруг потемнело, как бывает на самом жарком солнце.

Темнота – ледяная, маслянистая какая-то – обнимала со всех сторон, тяжело давила на плечи и живот. Если провести в ней достаточно много времени, начнёшь различать звуки. Как растут болотные травы, как шелестят под ветром деревья высоко-высоко, за пеленой темноты, как приходят к мёртвым сны. Чтобы рвануться, разрывая темноту, нужно много сил. Много. И тогда зачавкает под сапогами болотная грязь, гамаком закачается травяная сеть, под которой – чёрная глубина…

- Алексей Юрьевич, вы чего? – кто-то из девчонок испуганно толкнул в бок.
- Всё нормально, - стряхнул наваждение командир, - Серёга, слушай, тут поблизости старой дороги нет? Которой в войну пользовались?
- Давай посмотрим, - друг закопался в оставшиеся в папке распечатки и ксерокопии, - Да, есть такая. Точнее, была. А тебе зачем?
Лёха вымученно улыбнулся.
- Да так, появилась одна мысль…


Рассказывая про затонувший в болоте танк, он сослался на местного дедка. Якобы именно этот старик указал ему точное место. До того секретов от друга у Лёхи не было, и он пообещал себе, что, если танк и правда там, то расскажет всё честно. Если нет – двинет в дурку после возвращения в город, потому что такие глюки до добра точно не доведут. К бывшей дороге пришлось едва ли не прорубаться, будто их занесло в джунгли Амазонки.

- Какие там ориентиры у тебя были? – Сергей ухитрялся одновременно сверяться с картой и ею же отгонять мошкару и комаров.
- Рябина там должна была быть, - пробормотал Лёха. И замер как вкопанный.

От дороги за прошедшие десятилетия не осталось почти ничего, а вот кривая, как артритом скрюченная рябина на бугорке – была. Может, та же самая, может, новая выросла. Но на рябину всем было уже плевать: на одной из веток висела вполне современная пластиковая кружка. Дурацкая красная кружка с полустёртым именем Олег.


Тягач не сразу вытянул свою ношу. Он упирался, тонул колёсами в грязи, буксовал и, наверное, ругался на своём машинном языке. Но вот темные болотные воды разошлись, мелькнул краешек почерневшей, облепленной грязью брони. В этот момент тягач опять забуксовал, и танк вновь скрылся. Болото явно не желало так просто расставаться с добычей. Поисковики не смогли сдержать разочарованный вздох, который словно заставил тягач напрячься и вдруг почти до половины вытащить из воды машину, больше похожую не на танк, а на ископаемое чудовище. Ещё через час всё было кончено – Т-34 удалось переместить на сухой участок земли. И тут Лёха вдруг рванулся к танку, как к давно потерянному другу – молча и отчаянно.

- Да куда ты, псих, - окликнул его Сергей, - С него хотя бы грязь нужно смыть.
Но приятель его даже не услышал.


Экипаж был там, все эти годы. У двоих сохранились медальоны, по ним удалось узнать часть и имена остальных. На захоронение приехали родственники, привезли с собой фотографии. Лёха вглядывался в пожелтевшие снимки до боли в глазах, но так и не смог ни в одном парне узнать того мальчишку.
Совершенно ничего общего. Кто же он тогда? Кто?
Остальные долго не могли понять, почему он буквально роет носом землю, а ему не давал покоя пятый. В экипаже «тридцатьчетвёрки» четыре человека. Откуда пятый? Танкисты могли посадить на броню десант, могли подобрать выбравшегося из подбитой машины товарища. Раз его нет в танке, значит, он должен быть где-то рядом.

Но всё было напрасно. Лёха надеялся, что парень придёт ещё раз, просиживал долгие ночи у костра, ходил ранним утром на раскоп – призрачный визитёр так и не явился. Настала пора уезжать, лагерь свернули, выбрались из леса, автобус уже ждал на просёлочной дороге – а Лёха все оглядывался в сторону болот и думал о том, каково сейчас рыжему парню в насквозь мокром танковом комбинезоне.
- Я вернусь за тобой, - тихо пообещал он.

И только через несколько месяцев понял: там был пятый! Тот, кто берёг тела боевых товарищей на протяжении стольких лет. Тот, кто выбирался из болотного плена, чтобы привести к ним людей.
Впрочем, когда ходишь по земле, набитой человеческими костями и железом, ещё не такое случается.


Лёха всё же приехал в тот городок, в районе которого они вели раскопки – была осень, серая, выцветающая с каждым днём, и ветер гнал по асфальту хрупкие листья. Танк занял место на постаменте на главной площади.
- Здравствуй, - сказал Лёха, - Извини, не понял сразу, что это ты – пятый.

Постоял, положил алые гвоздики на каменную плиту. Что-то заставило его обернуться.

С другой стороны узкой улочки ему махнул рукой рыжеволосый парень в голубой джинсовой куртке.

Лёха усмехнулся. И на подгибающихся ногах пошёл ему навстречу.



Название: Почему он не приходит?
Автор:  TrashTank
Бета:  Лайверин
Размер: мини, 1165 слов
Пейринг/Персонажи: танк, Пахомыч
Категория: джен
Жанр: агнст
Рейтинг: G
Краткое содержание: По заявке "танк с постамента, на котором рисуют граффити"

Войну я зацепил только последним краешком. На фронт попал в феврале сорок пятого. Берлин не брал, врать не буду. Говорят, каждый второй ветеран похваляется участием в наступлении на столицу поверженного рейха. Собственно, Берлинская стратегическая операция проводилась силами трех фронтов, в том числе - пять из шести танковых армий. Поэтому лично у меня нет оснований им не доверять, ибо тех, кто стоял насмерть под Дубно, Смоленском, Москвой, Ржевом, Сталинградом, удерживал Одессу, Севастополь и Кавказ, осталось гораздо меньше своих более молодых однополчан, поставивших победную точку в этой войне.

Мне лично довелось служить в 6-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта А.Г. Кравченко. С ней я брал Вену, освобождал Братиславу и Прагу. Ну, то есть как брал? Не то, чтобы я один всех немцев разогнал, а остальные молча стояли и смотрели. Но по мере сил своим огнем и маневром способствовал общему успеху операции. Правда, меньше довелось поработать пушкой и пулеметами, а больше – гусеницами. Ну так в этом и спрятан весь секрет маневренной войны – обходя узлы сопротивления, прорываться как можно дальше вперед, нарушая коммуникации противника, дезорганизуя управление частями и соединениями, сея панику в тылу и предотвращая сосредоточение и ввод в сражение его оперативного резерва.

Ну и досталось мне крепко пару раз. Подлатали, конечно, довольно быстро, а вот экипажу повезло меньше – из первого состава остались только командир и мехвод. Зато все механизмы они знали, как родились вместе с ними – ночью разбуди, глаза завяжи, даже наощупь ничего не перепутают.

Был у нас в бригаде один Т-34/76 еще с 1943 года. Он на нас, конечно, глядел свысока – начал воевать еще под Курском, Белгород освобождал. Практически виновник первого салюта. Ну а от него мы слышали и про довоенные тридцатьчетверки и КаВэшки с тридцатикалиберным «окурком» Л-11. И поговорка «Кто не воевал в 41-м, 42-м, тот не видел настоящей войны» тоже от него осталась. А сам он сгорел вместе с экипажем в апреле 45-го. Не знал, что меньше месяца осталось до Победы, но чувствовал ее приближение. Все мы чувствовали…

Потом короткая эйфория: «Дошли! Победили! Выжили!» и марафонский забег Хингано-Мукденской наступательной операции. И закономерный вопрос: что дальше? Экипажам досталась массовая демобилизация, а нам – программа УКН, «устранение конструктивных недостатков». На войне танк живет 2-3 атаки и пару маршей между ними. А «долгожители» часто достаются помпотехам в качестве «мертвого груза», задерживающего продвижение бригады постоянными поломками. Им же проще списать старый танк и выдать новый, чем круглосуточно возиться с расшатанными механизмами. В мирное время такие сроки службы недопустимы.

Потом появились более молодые и перспективные ребята – Т-44 и сразу за ним Т-54. А как его до «пятьдесят пятой» версии допилили, сразу стало понятно – ни с каким УКН мы за ним не угонимся. Многие из наших «восемьдесят пяток» получили заграничные командировки – Африка, Азия, Восточная и Южная Европа, Центральная Америка. Мне же среди немногих избранных досталась почетная роль – не ржаветь на складах и не сгореть на чужбине, а живым символом встать на постаменте у трех дорог, задрав в небо ствол ЗИС-С-53 словно укоризненный перст: «Помни войну!».

Тем временем международная политическая обстановка изменилась на все 180 градусов. Наши братья по классу «Шерманы», которые вместе со мной поднимались в Австрийские Альпы, теперь стали злейшими врагами и жгли наши Т-34-85 где-то в Корее. Там же погиб и лейтенант советских танковых войск Сергей Мао, воевавший у нас на 2-м Белорусском фронте.

Неотъемлемым свойством танка вдруг стала противоатомная защита, бронемашины учились самостоятельно форсировать водные преграды, не дожидаясь мосто-понтонных батальонов. Война изменилась, став более мобильной и беспринципной. И мне туда уже совсем не хотелось…

Я гордо стоял на своем возвышении и безмолвно олицетворял. Что? Да всё, что люди хотели во мне видеть. Рядом со мной посвящали в пионеры, клали скромные букетики цветов молодожены, приносили помпезные официальные венки к 9 мая партийные функционеры. А потом куда-то всё исчезло. Тяжко мне тогда было и очень тоскливо. Загнуться было впору от резко навалившегося одиночества, если бы не Пахомыч.

Он появился незадолго до того, как мир обрушился в тартарары. Моложавый, подтянутый, в парадном кителе подполковника танковых войск с немаленьким «иконостасом» орденов и медалей. На войне мы не встречались, хотя в Монголии дрались где-то рядышком. А здесь он как-то вдруг ко мне проникся. Приходил по праздникам, жаловался на детей, сбежавших в Москву. Порой приводил тощего мальчонку – младшего внука Даню, рассказывал ему на мне в деталях, как переваливал через Гоби и Хинган, вынуждая капитулировать этим глубоким прорывом милитаристскую Японию.

Мой постамент хирел и постепенно приходил в запустение. Меня не красили, на швах проступила ржавчина, в деталях копились грязь и пыль. Дети повадились оставлять подо мной и на мне разные надписи. В основном, похабщину, конечно, но попадались и разные непонятки. Однажды на башне появилось слово «Скутер».

«Что это значит?», - поинтересовался дед у подросшего внука. – «Самокат что ли?». Даня рассмеялся: «Это такие немцы, деда. Они песни поют: Лала-лалала-ла-лала-лала». Тьфу! Сплюнул Пахомыч. Да и меня предергнуло. Сам я уже не застал господства Люфтваффе в воздухе, но вот это «Was wollen wir trinken sieben Tage lang» передавалось из поколения в поколение бронемашин как ночная страшилка после отбоя – ух как налетят крылатые стервятники, включат сирены, выстроят карусель и начнут охаживать так, что небо с землей перемешается. Наши «сталинские соколы» незнамо где, непонятно чем заняты – спасайся, кто может, и как можешь. Бросай машину влево-вправо. Газуй, оттормаживай, играй рычагами. А, бывало, налетят «лаптёжники» с 37-мм пушками, так от них никаким маневрированием не отделаешься…

А как-то поперек лобового бронелиста написали «Mushroom». «Это что еще за пакость?» - строго спросил Пахомыч. «Грибы, деда, грибы…» - невесело усмехнулся внук. Совсем большой он стал. Принесли они тогда ведёрко родной 4БО, кое-как меня подкрасили. Хоть и доброе дело сделали, а грустно было обоим. Попрощаться Даня приехал. Увозят его родители навсегда в страну Америку, которая нам когда-то помогала, потом воевала, а теперь и не поймешь – то ли любит, то ли гадит, то игнорирует. И, оказывается, не Данила он никакой, а вовсе Даниэль. Вот так вот.

Дальше вроде полегче стало. И краска на меня нашлась, и молодожены стали приходить, даже новая мода у них появилась – замочки вешать. Правда, на мне особо не разгуляешься, разве что на крепеж задних бензобаков примостить. И пионеры пару раз появились – откуда только они взялись? Вот только с Пахомычем что-то случилось – сначала с палочкой ковылял потихонечку, а потом совсем перестал приходить. На капремонт что ли встал? Давно пора с такой ходовой-то.

А в этом году меня праздник был. Даже два. Сначала меня вымыли, вычистили, размалевали как на парад – и гвардейский значок на башне и белые ободы на опорных катках, сам Андрей Григорьевич не нашел бы, к чему придраться. Надпись «Светлой памяти павших в борьбе против фашизма» обновили, а латунные цифры «1941-1945» новые поставили, старые давно уже на цветмет ушли. А на самом постаменте с двух сторон картины нарисовали: с одной ИС-2 у Бранденбургских ворот, а с другой – взятие Рейхстага. Лепота! Не то, что раньше! Эх, жаль Пахомыч не видит…

А потом вместе с толпой народа неожиданно объявился Даниэль. Взрослый, бородатый, с девчонкой мелкой на плечах. Оторвался от родителей, вернулся домой из Америки, женился, теперь будет здесь жить. Пытался даже дочке истории, от деда услышанные, пересказывать и где-то прочитанные танкистские байки. Только ей не до того было – она больше шарик хотела достать, который у кого-то улетел, да за ветки деревьев зацепился.

Пахомыч был бы доволен. И почему он не приходит?..


Название: Три танкиста
Автор:  Severatrix
Бета:  Лайверин
Размер: драббл, 593 слов
Персонажи: СУ-76
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R

- Расскажи-ка, песенка-подруга, как дерутся с черною ордой, - бубнила себе под нос девочка, щурясь под яркими солнечными лучами. – Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой!
Хорошая песня. Бодрая, веселая, а главное – всеми любимая! Вот и маленькая самоходка СУ-76 ее любила, напевая при каждом удобном случае. Старшие товарищи иногда затягивали что-то про прифронтовой лес или знаменитую «Волховскую застольную», но они хорошо шли вечером у костра. А в такой ясный день положено петь что-нибудь веселое!
Вот СУ-76 и пела.
- Мчались танки, ветер поднимая, наступала грозная броня…
Всего пару часов назад закончился очередной выматывающий бой. Вдалеке отчаянно дымила деревня, тлело поле, в воздухе причудливо мешались запах гари и аромат полевых цветов, но маленькой самоходке уже не было до этого дела. Она свое отстреляла, рубеж остался за Красной Армией, так пора и честь знать!
Девочка со вздохом замолчала и покрепче сжала в руках брезент. Ох, и будет же на нее командир ругаться! Брезент – не марля, а сильное противопогодное средство, как любил выражаться КВ-2. Танки еще могли поспать под открытым небом, а вот самоходке с открытой рубкой такая романтика ни к чему. Вот дождь пойдет, зальет все боевое отделение, экипаж промокнет… А мокрый экипаж – это, знаете ли, не дело! Хорошая машина своих людей всегда бережет…
Только СУ-76 не уберегла.
- Прости меня, дядя Миша, - девочка бросила взгляд на обугленные трупы, которые волоком тащила на брезенте к лесу. – Прости…
Красивую рябину самоходка приметила еще на подступах к деревне. Изящное дерево по осени будет гореть яркими красными цветами, словно боевое знамя, а зимой на роскошные гроздья ягод налетят снегири. Тоже красные и чем-то напоминающие яблоки.
Дядя Миша очень любил яблоки.
Девочка оттащила брезент в сторонку и достала саперную лопату. Поплевав на руки, она споро взялась за работу, мурлыкая под нос бодрый мотив полюбившейся песенки.
- Не машина, а соловей! – смеялся механик-водитель, когда самоходка заводила вечерами задорные куплеты. – У всех броня как броня, а наша – птичка певчая!
Поэтому СУ-76 пела. Пусть экипаж запомнит ее улыбку, им бы не понравились слезы.
- Спи спокойно, дядя Миша, - пожелала девочка, аккуратно втаскивая в могилу первое искореженное тело. – Здесь тебе понравится. Так тихо… И соловьи прилетят. Обязательно прилетят, дядя Миша!
- Прости, дядя Сережа, - самоходка вздохнула, доставая из кармана марлевый бинт. – Я сейчас что-нибудь придумаю!
Заряжающий успел выскочить из горящей машины. И полег под осколками шального снаряда. СУ-76 аккуратно собрала его размозженный череп, попыталась стряхнуть налипшую грязь с выпавших мозгов и снова вздохнула. Тут бы водичкой промыть, все же не дело спать с землей в голове, но воды у самоходки не было. Подумав, она достала фляжку с соляркой.
- Ну, вот, - девочка бледно улыбнулась. – Уже лучше. Я тебя сейчас перебинтую, чтобы красиво было…
Старательно, виток за витком, СУ-76 наложила повязку, стараясь удержать осколки черепа вместе. Натянула сверху шлемофон, – какой же танкист без шлема! – и опустила погибшего рядом с командиром.
- Спи спокойно, дядя Сережа.
От механика-водителя не осталось почти ничего. Шальной снаряд прилетел точно в лобовую броню, но девочка аккуратно собрала мехвода в свою курточку. КВ-1, конечно, будет ругаться, все-таки униформа лишней не бывает, но пусть ругается.
- Спи спокойно, дядя Леша.
А Пашка, их веселый наводчик, погиб еще позавчера. Его похоронили под высокой березой, вот и осталось в экипаже всего трое…
Братскую могилу самоходка украсила полевыми цветами. Помолчала немного, как учили старшие, и снова шепнула:
- Простите меня!
Не дело родителями терять своих детей. Не дело машине хоронить свой экипаж. Но, наверное, все-таки хорошо, когда есть, кому хоронить?
Девочка не знала. Улыбнувшись дрожащими губами, она снова завела:
- И добили, песня в том порука, всех врагов в атаке огневой… - голос сорвался, самоходка всхлипнула, но решительно смахнула слезы. В ясный солнечный день соловьям положено петь весело. – Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой!